Митрополит Евлогий и общественно-религиозная дискуссия в Европе

Владыка Евлогий (Георгиевский), которому посвящена наша конференция, совершал свое архипастырское служение в сложной, переломной исторической ситуации. На долю его поколения выпали революции и войны, смута и разделение в обществе, крах старой России и многолетнее изгнание миллионов ее граждан, серьезные изменения в церковной жизни, а затем и невиданное по силе и размаху государственное гонение на Церковь в Отечестве. Все эти события и процессы поставили церковных деятелей - и прежде всего наиболее активных и одаренных, к каковым, безусловно, следует отнести и митрополита Евлогия, - перед необходимостью с особенной чуткостью реагировать на ту текучую и изменчивую общественную среду, в которой Церковь живет и от которой Церковь трудно да и невозможно отделить.

В этом собственно и была новизна той эпохи - первой половины XX столетия: историческая динамика, стремительность перемен, череда почти следующих друг за другом кризисов и катастроф национального и европейского масштаба. Главная задача - но и проблема - Церкви в этих условиях состояла в том, чтобы остаться верной своему вневременному призванию проповеди Евангелия и освящения человека благодатью Духа Святого. Церковь должна была осуществлять это призвание, с одной стороны, не поддаваясь «духу времени», а с другой, учитывая все, что происходит с обществом и человеком, то есть принимая во внимание все реальные перемены. Стать частью меняющегося мира значило утратить свою неотмирность, обращенность к Вечному Богу. И наоборот, отождествление Церкви с тем статусом и теми историческими формами, которые она имела в ушедшем прошлом, было бы равносильно отказу от миссионерского отношения к миру; тем более к такому миру, который все больше отходил от Церкви, а потому объективно нуждался в ее активной позиции.

Промыслом Божиим архипастырское служение владыки Евлогия в пореволюционный период было связано с Западной Европой. Весной 1921 года постановлением Священного Синода и Высшего Церковного Совета архиепископ Евлогий, бывший Волынский и Житомирский, был назначен управляющим, на правах правящего архиерея, всеми заграничными русскими церквами в Западной Европе, что было подтверждено Святейшим Патриархом Тихоном. В дальнейшем канонический статус митрополита (с 1922 года) Евлогия претерпевал изменения, равно как и сфера его церковно-административных полномочий.

Вместе с тем митрополит Евлогий по праву занял место одного из самых авторитетных церковных иерархов русского православного рассеяния, вокруг которого сплотились и под омофором которого жили и работали многие и многие клирики и миряне, волею судеб оказавшиеся в послереволюционный период в странах Западной Европы и прежде всего во Франции.

Какова же была та религиозно-общественная ситуация, которую застал владыка Евлогий, оставив скромную должность законоучителя в русской школе в Сербии и принимая на себя обязанности управляющего русскими церквами в Западной Европе с кафедрой сначала в Берлине, а затем в Париже?

Естественной средой и собственно церковной паствой была многотысячная и многоликая русская эмиграция. В ней были представлены практически все слои старого российского общества: как высшие классы, интеллигенция, военные, так и простые крестьяне, рабочие, казаки - бывшие солдаты эвакуированной после окончания Гражданской войны армии. В тяжелейших условиях, порой на грани выживания, в чуждом культурном окружении, многие русские беженцы видели в Православной Церкви одновременно как источник духовного утешения и надежды, так и то «место», где зримо присутствует утраченная Родина. В церковь они несли свою боль и искали здесь поддержки и общения.

Владыка Евлогий всячески старался, чтобы подведомственное ему духовенство сочетало в себе молитвенную настроенность с готовностью и умением поддерживать живое общение с паствой, действительно пещись о душах. Кроме того, он поощрял участие в церковно-приходской жизни активных мирян, создание сестричеств. Немаловажной была роль приходских советов, а также епархиального совета. Таким образом, каждый приход, каждая община приобретали общественное значение.

Налаживание приходской жизни в старых русских церквах в условиях массовой эмиграции, устроение новых приходов, рукоположение священников и многое другое - все это стало первоочередной задачей митрополита Евлогия. Об этом подробно рассказывается в его воспоминаниях («Путь моей жизни»).

В то же время в силу того, что Церковь в условиях русского рассеяния приобретала особое общественное измерение, она неизбежно, хотя и по-новому, сталкивалась с вопросом о своем отношении к политике вообще и к политическим идеологиям, в частности. Та «малая Россия», которую представляли собой русские изгнанники, включала в себя весь спектр идеологических и политических позиций.

Эмиграцию в целом, особенно в первые годы, объединял антибольшевизм. Причем важно помнить, что это было не теоретическое построение, а результат трагического опыта людей, прошедших через катаклизмы революции и гражданской войны и в конце концов оказавшихся выброшенными за пределы Отечества. Однако этот антибольшевизм принимал разные формы.

В подавляющем большинстве эмигрантская общественность придерживалась крайне правых настроений, сильны были и реставрационные настроения (что было естественно по крайней мере для части Белого движения). В данном случае Церковь рассматривалась как составная часть национально-государственного дела, неотъемлемая, но по существу второстепенная, даже служебная.

С другой стороны, приверженцы либеральной и социалистической идеологий по-прежнему стояли на антиклерикальных позициях, рассматривая Церковь скорее как «осколок» старого режима и потому «тормоз» в деле модернизации России по европейскому образцу.

Однако по принципу отношения к Церкви можно выделить и третью позицию: это люди разных личных политических убеждений, которые видели в Православной Церкви прежде всего и по преимуществу именно Церковь Христову, то есть не столько религиозный институт, имеющий политическое измерение, сколько духовное предание и духовное делание, неразрывно связанные с Россией, ее историей, культурой и народной жизнью. И именно в этом своем качестве Церковь, с такой точки зрения, должна была активно участвовать в общественной и культурной жизни Русского Зарубежья, а в будущем - в возрождении постсоветской России.

Именно эту третью позицию - наиболее взвешенную, мудрую и подлинно церковную - занял митрополит Евлогий, что позволило ему объединить под своим омофором многих активных и даровитых людей, плодотворно работавших в разных сферах церковной жизни.

Изложением своей позиции владыка Евлогий завершает свои воспоминания, говоря о «внутренних главнейших мотивах» своей пастырской деятельности. Приведем несколько кратких цитат.

«Церковь отпечатлелась в душе моей как ценность единственная, вечная, самодовлеющая, превыше всяких других ценностей жизни... Она откровение Царства Божия на земле, небо, низведенное Христом на землю... Чуждая преображениям мира, она опора жизни и морали. Не сливаясь, не отождествляясь с жизнью, вливаясь в нее, она является обожествляющим, благодатным ее началом, евангельской "закваской", благодаря которой жизнь бродит, преображается, приуготовляясь к божественному плану бытия...
Церковь должна занять в жизни центральное место. Все сферы человеческого существования и деятельности должны найти в ней свое освящение...
Независимая от каких бы то ни было земных влияний, Святая Церковь Христова по самой своей природе миру неподклонна - следовательно, и государству. Она голос самого Бога в человеческом - личном и общественном - сознании, в совести...»

Обозначая свою позицию, владыка Евлогий счет нужным дать прямой ответ на тот вопрос, который неоднократно был к нему обращен, прямо или косвенно, а именно: как он, «сторонник государственно-националистической политической линии в России, в Западной Европе, в эмиграции, уклонился к либерализму?» Почему «в то время, как либералы после революционной катастрофы превратились в консерваторов» он «как бы "полевел"?»

Это был вопрос о политических пристрастиях, но ответ на него церковный иерарх дает не «политический», а именно церковный:

«Я допрашивал свою совесть и должен искренно сказать, что в разные периоды исторической жизни я действовал и боролся на разных позициях и в разных направлениях, но неизменно за единый нерушимый идеал - за Церковь. Церковь - центральная идея моей жизни. Слава, величие, достоинство Церкви, любовь к ней - вот та нить, которая связывает воедино всю мою биографию и обусловливает все мои "позиции", все изгибы и повороты на моем пути. Я всегда горячо верил в спасительную силу религиозно-церковного воздействия на наш народ, и борьба за Церковь являлась главным мотивом, обусловившим направление всей моей деятельности».

Стоит остановиться на этом выражении «борьба за Церковь», вроде бы несвойственном самой Церкви, которая если и борется, то за души спасаемых своих членов, «против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф 6:12).

Это выражение и эта установка возникает в определенной исторической ситуации - в эпоху, наступившую после страшной мировой войны и не менее страшной русской революции, в период, когда ломались многие вековые общественные и духовные устои. Это было время повсеместных попыток строить жизнь общества на иных, не религиозных, а сугубо секулярных основаниях. И Русская Церковь в зарубежье в данном случае имела особенный, так сказать, двойной, объемный опыт. Будучи сама жертвой одного агрессивного секуляризма - большевистского, в Европе она стала свидетельницей секуляризма, может быть, менее грубого, но столь же жесткого (а во Франции, после закона 1905 года, - принципиального). Не просто какая-то нейтральная секулярность, а именно секуляризм наступал на христианскую Церковь со всех сторон, выдвигая свои требования, то есть стремясь изменить сам характер церковного присутствия в мире и обществе. Религия должна была быть если не уничтожена, то по крайней мере «обезврежена». А успех секулярного проекта имел своим следствием победу в человеческом сознании если не теоретического, то практического материализма, в конечном счете - создание общества потребления.

В этих условиях служение Церкви предполагало и борьбу за Церковь, за ее свободу от подавления или подчинения любыми силами, за свободу не только ее внутренней жизни, но и ее социального и культурного действия.

Владыка Евлогий пишет:

«Самая упорная борьба всей моей жизни была за свободу Церкви. Светлая, дорогая душе моей идея... Я боролся за нее со всеми, кто хотел наложить на нее руку, не отступая перед тем, откуда угроза надвигалась, справа или слева, от чужих или от своих; и так же независимо, справа или слева, готов был принимать сторонников и соратников в стан борцов за Церковь. Приходилось отстаивать свободную церковную мысль, творчество, конечно, при условии, что оно было утверждено на незыблемых началах Слова Божия и Церковного Предания».

Этот акцент на свободе и творчестве применительно к Церкви здесь представляется принципиально важным. Ибо как еще можно ответить на столь серьезные вызовы времени и остаться верным миссионерскому призванию Церкви, если не творческим напряжением всех сил, поиском новых форм и путей церковного свидетельства и действия, опираясь при этом на саму вековую церковную традицию, на внутренние благодатные ее силы и накопленную в ней мудрость богопросвещенного разума?!

Опять цитирую владыку Евлогия:

«В церковной жизни появляется боязнь свободы слова, мысли, духовного творчества, наблюдается уклон к фарисейскому законничеству, к культу формы и буквы, - все это признаки увядшей церковной свободы, рабства, а Церковь Христова существо, полное жизни, вечно юное, цветущее, плодоносящее... Церковное творчество есть высший показатель церковной жизни, ее развития, расцвета. Истину Христову я привык воспринимать широко, во всем ее многообразии, многогранности. Узкий фанатизм мне непонятен и неприятен, и полемика, утверждающая "кто не с нами, тот против нас...", мне кажется, противоречит духу Святого Евангелия. Я ищу искру добра везде в этом бесконечном, необъяснимом Божием мире».

«Надо беречь внутреннюю, духовную свободу Христову и от политических посягательств на нее, и от уз формального восприятия Правды Божией. Однако "свобода", "терпимость" не значат попустительство греху...
Я не враг закона, не анархист, но я и не раб закона. Одно рабство допустимо, говорит апостол Павел, - рабство Господу, но это рабство есть высшая свобода, ибо раб Божий есть его сын во Христе».

Таким образом, можно выделить некоторые пункты позиции, занятой митрополитом Евлогием:

Аполитичность Церкви, что не исключает, а наоборот включает антибольшевизм, поскольку последний здесь является не столько собственно политической, сколько духовной установкой, ибо большевизм - это одна из форм агрессивного секуляризма XX века.

Свобода Церкви от какой-либо внешней опеки или использования в каких-либо внецерковных интересах, ибо у Церкви своя особая, исключительная роль и миссия.

Творческое отношение к сокровищнице православного предания, необходимость его актуализации в современную эпоху, перед лицом новых исторических реалий.

И в то же время - неразрывная связь Православной Церкви с самим существом русской жизни, с народной душой, с русской культурой и общественностью.

Владыка Евлогий напряженно думал о будущем Русской Церкви. Так, он пишет:

«За последние 20 лет сатана сеял безбожников, сектантов, как пшеницу или, лучше сказать, как плевелы. Целое поколение выросло без веры, без Церкви, без каких бы то ни было церковных идей. Надо будет вновь собирать русское стадо под кровлю Церкви...
Думаю, нам, недостойным служителям Православной Церкви, надо в этой путанице религиозных, атеистических и псевдоцерковных течений идти своим путем, без лукавства, без хитрости, строго блюдя чистоту риз Православной Церкви. Сама чистота и правда православия, несомненно, окажут неотразимое влияние на душу русскую, хотя и соблазненную и развращенную, но все же где-то, в глубине, не лишенную религиозных корней православной мистики. Надо верить, что наше историческое православие, очищенное страдальческим подвигом, найдет путь к сердцам... На будущее нашей Церкви я смотрю оптимистически - иначе смотреть не могу. Победит в конце концов правда Церкви Христовой - Истина и Свобода».

Ибо «несмотря на все ужасы гонений, которые Русской Церкви пришлось пережить, в ней, затравленной, ограбленной большевистской властью, веял новый дух свободы, который укрепил ее духовно; она дала нам много новых мучеников, многих героев духа».

Обратимся теперь к тому, как эта позиция воплощалась в архипастырской деятельности митрополита Евлогия.

Одним из важнейших деяний митрополита Евлогия и его сотрудников была организация Православного богословского института (по образу старых духовных академий) в созданном для этого Сергиевском подворье на Крымской улице в Париже. Учебное заведение было необходимо прежде всего для подготовки священнослужителей, нужда в которых в эмиграции была очевидна. Но Институт был больше, чем духовной школой с преподаванием обычного курса богословских дисциплин. Он стал первым православным научно-богословским, а потому и культурным центром в Западной Европе, очагом православной мысли и местом встречи Православия с инославными христианскими кругами. Из стен Института вышли известные в будущем богословы. Сборники трудов Института под названием «Православная мысль», а также книги и исследования, принадлежащие членам его профессорской корпорации, свидетельствуют о том, что в межвоенный период и позже он выполнил задачу, выходящую за пределы собственно западноевропейской епархии митрополита Евлогия. Свято-Сергиевский институт подхватил и продолжил традицию церковно-академической науки и творчески ее развил в то время, когда подобная деятельность в России была приостановлена. И он создал возможность для становления и творческой реализации выдающимся православным богословам XX века, влияние которых распространилось не только во всем православном мире, но и за его пределами, в христианском и общекультурном пространстве.

Другое важнейшее для эмиграции (но не только для нее) начинание, которое вряд ли было бы возможно без благословения и прямого участия митрополита Евлогия, - это так называемое Русское студенческое христианское движение (РСХД). Движение явилось результатом самоорганизации молодежи и авторитетных представителей старшего поколения - священнослужителей и религиозных мыслителей и как таковое было не зависимой от Церкви структурой. Мудрость владыки Евлогия состояла в том, что он не потребовал от этой ассоциации формального подчинения, взяв ее под духовное покровительство и тем самым подтвердив и утвердив ее церковность и православность (как известно, он назначил в РСХД и духовника). Он понимал, что РСХД делает важное церковное дело, прежде всего активно работая с молодым поколением русских беженцев, с подростками и детьми.

И действительно, эта организация по существу воспитала несколько поколений эмигрантов, одновременно воспитывая их в Православной Церкви и стараясь сохранить у них русский язык, знание русской истории и культуры и вообще - любовь к России. Наряду с другими подобными организациями, она выполняла задачу активного противостояния тому, что на эмигрантском языке называлось «денационализацией». Однако в РСХД (в отличие от других, «более национально ориентированных», молодежных организаций зарубежья) на первом месте стояла именно Церковь, а главным девизом, выражавшим идеологию этого Движения, было «оцерковление жизни». (Вспомним слова владыки Евлогия: «Церковь должна занять в жизни центральное место. Все сферы человеческого существования и деятельности должны найти в ней свое освящение».) Деятельность РСХД - это пример православной внутренней миссии в самом средоточии современной европейской цивилизации. Об этом говорит хотя бы тот факт, что благодаря РСХД в эмиграции к Церкви пришли многие люди, которые ранее были или индифферентно, или отрицательно к ней настроены, а также дети, которые росли в безрелигиозной среде.

Другим важным направлением церковной деятельности в сфере архипастырского попечения митрополита Евлогия был социальная работа, каритативное служение, или служение милосердия. Оно осуществлялось - конечно, в меру возможностей эмиграции - в разных формах, силами приходов, сестричеств, в том числе и в рамках деятельности РСХД (особенно в тяжелый период экономического кризиса).

Впрочем, наибольшую известность получило так называемое «Православное дело», одним из основателей и руководителей которого была мать Мария (Скобцова). Отношение к ее деятельности было неоднозначным как в довоенный период, так и позднее, да и сам владыка Евлогий весьма трезво оценивает в своих воспоминаниях ее несколько эксцентричный склад. Верно, однако, и то, что мать Мария не только стала одним из самых известных в послевоенном европейском мире православных героев веры XX века, пострадавших от нацизма, но и действительно целиком отдавала себя ради служения нуждам самых обездоленных своих собратьев по изгнанию. Путь матери Марии как раз и был путем от революционности к Христову служению, от интеллигентского эстетизма - к прямому исполнению заповеди, содержащейся в евангельской притче о добром Самарянине. Владыка Евлогий был пастырем как раз таких душ.

Наконец, нужно сказать и об отношениях митрополита Евлогия и его соработников с инославными христианами (об этом он также рассказывает в своих воспоминаниях, в особой главе под названием «Экуменическое движение»).

При этом надо помнить о том, что экуменическое движение возникло в среде западных христиан различных протестантских деноминаций первоначально в русле миссионерской деятельности и ее задач. Христианская консолидация воспринималась прежде всего как создание единого фронта перед лицом усиливающейся секуляризации европейского общества. Кончилось время реформационного принципа «чья власть, того и религия»: власть повсеместно стала отделять себя от религии. Обозначились два направления межхристианских контактов: одно касалось вероучения и экклезиологии, другое - так называемого практического христианства.

В 20-е годы именно митрополит Евлогий и его церковный округ представляли Русскую Православную Церковь в Западной Европе. И в этом качестве они включились в экуменическое движение на его начальном этапе - на уровне как двусторонних, так и многосторонних контактов и связей, выступая от имени Русской Церкви и взаимодействуя с представителями Константинопольского Патриархата и других Поместных Православных Церквей.

Из слов митрополита Евлогия можно выделить несколько моментов.

Говоря о православном участии в Лозаннской конференции 1937 года, он пишет: «Когда трудности сближения с протестантами выяснились по целому ряду основных начал веры и церковного учения (например, в учении о природе Церкви, о священстве, о таинствах, о священном предании, о соборности как абсолютном критерии Истины), мы, православные делегаты, решили объединиться и выступить со своим особым заявлением...
"По нашему мнению, - гласило наше заявление, - все, что можно сделать сейчас, это сотрудничать с другими Церквами в проповедании Слова Божия и в сфере социальной и моральной на основе христианской любви"».

В целом об отношениях с протестантами Владыка отмечает:

«В этом взаимообщении мы хорошо узнали и полюбили друг друга, научились вместе молиться. Я считаю это важным достижением в деле сближения наших Церквей. Таял лед того взаимного непонимания, которое ведет ко взаимному отчуждению, разрушались перегородки, укреплялись братские чувства во Христе - в этом несомненно большое значение, великая заслуга Экуменического движения, и за это слава Богу, а будущее в руках Божиих...»

«Будущее в руках Божиих», - вот правильная и мудрая позиция православного иерарха, Промыслом Божиим вовлеченного в первые экуменические взаимоотношения. Эту позицию митрополит Евлогий публично обозначил во время празднования 1600-летия Никейского собора (325) в Англии, вступая в большом собрании (вместе с митрополитом Антонием (Храповицким)):

«Я сказал, что наши шаги навстречу друг другу имеют положительное значение, как проявление воли к соединению Церквей, но пока они ограничиваются лишь иерархией и профессорами; окончательная оценка нашей русской экуменической работы принадлежит всей Матери - Русской Церкви, она и будет нас судить - либо благословит, либо в благословении откажет; только когда русский епископат будет в состоянии пригласить к себе своих англиканских братьев, когда соборное церковное сознание русского народа скажет на наши стремления к сближению и единению Церквей "аминь", только тогда дело наше станет крепко, незыблемо...»

Эффект участия представителей Русской Церкви в зарубежье в экуменическом движении имел несколько аспектов.

С одной стороны, вступление в контакты с западными христианскими сообществами означало выход православных из конфессиональной изоляции. Если такая изоляция была в каком-то смысле естественна в дореволюционной России, то в Западной Европе она превратилась бы в самоизоляцию. В эпоху почти глобальной дехристианизации такую позицию вряд ли можно считать оправданной. Тем более что участие православных в межхристианской дискуссии не требовало отказа от своей вероисповедной идентичности.

Однако более важной, быть может, была другая сторона экуменического взаимодействия. Благодаря участию православных христиане других конфессий по существу открыли для себя Православие как не только восточную, но вселенскую христианскую традицию, наследующую древнему кафолическому церковному Преданию. Они узнали о жизни Православной Церкви из первых рук. И русские участники вполне сознавали важность этого дела: еще в самом начале эмигрантского периода профессор А.В. Карташев сформулировал эту задачу в призыве «Нести икону Православия миру».

Сам митрополит Евлогий так оценил результаты общения с инославными христианами, вспоминая о поездках студентов Богословского института с духовными концертами по разным странам Европы: «Благодаря этим концертам у нас возникли в протестантском мире новые крепкие дружественные связи. Православие начинают узнавать, любить и почитать. Мы прорубили еще одно окно в Европу...»

Кроме того, участие в первых международных экуменических форумах имело большое значение для самих православных. Представители разных Поместных Церквей встречались и вместе формулировали, а при необходимости согласовывали и уточняли свою позицию по основным вероучительным и практическим вопросам. Эти контакты положили начало межправославному взаимодействию более позднего времени.

Завершая этот краткий обзор основных направлений деятельности митрополита Евлогия - направлений, которые имели общественное, культурное и в конечном счете историческое значение, хотел бы обратить внимание на то, что эта деятельность в послевоенный период и позднее была продолжена Русской Православной Церковью. Опыт епархии митрополита Евлогия оказался весьма ценным и востребованным в разных его аспектах.

Можно провести прямые параллели в разных областях. Это касается отношения Церкви к политике - позиция, обозначенная в Основах социальной концепции нашей Церкви близка позиции митрополита Евлогия. В схожих формах развивается сегодня молодежная работа, и в ней используются наработки протоиерея Василия Зеньковского и его сотрудников в области православной педагогики. Основной проблемой церковного миссионерства остается проповедь в условиях секуляризации современного общества, то есть и сегодня идеи оцерковления жизни и христианской культуры являются более чем актуальными. Возрождается в нашей Церкви и служение милосердия: все больше священников и мирян посвящают свои силы оказанию духовной и материальной помощи наиболее обездоленным, страждущим, заключенным. И так же как в русском пореволюционном зарубежье, только в больших масштабах, Церковь сегодня принимает и духовно направляет новых членов, приходящих из самых разных социальных слоев, постепенно воцерковляя их и призывая к активному свидетельству и служению. И, конечно, богословское наследие русской церковной эмиграции продолжает сохранять не только свою ценность, но и актуальность во многих отношениях.

Что же касается межхристианского сотрудничества, то в послевоенные годы Русская Церковь пошла по пути, проложенному в эпоху митрополита Евлогия, развивая это взаимодействие и накапливая опыт. И несмотря на ту эволюцию, которую претерпело само экуменическое движение в последние десятилетия, сегодня мы приходим к выводу о необходимости поиска и осуществления новых форм такого сотрудничества, о котором можно сказать почти теми же словами, которые приводит митрополит Евлогий: «Все, что можно сделать сейчас, это сотрудничать с другими Церквами в проповедании Слова Божия и в сфере социальной и моральной на основе христианской любви». Необходимость такого сотрудничества становится все более очевидной в условиях секуляристского противодействия участию Церквей в общественной жизни и все более грубого попрания христианских нравственных норм и ценностей.

Обращаться к наследию присно нами поминаемого митрополита Евлогия важно еще и потому, что Русская Церковь сегодня живет и действует не только в России, Украине, Белоруссии и других странах своего традиционного пребывания, но и в Западной Европе, а также в различных частях света. В условиях европейской интеграции и глобализации значимость позиции Православной Церкви, ее общественная роль выходят за национальные пределы. Церковь призвана реагировать на происходящие в Европе и в мире процессы, занимать активную общественную позицию и объединять усилия с теми людьми и сообществами, которые разделяют ее основные ценности и цели.